Французского фотографа Жана-Филиппа Шарбонье всегда интересовала простая жизнь «маленького человека», его беды, печали и радости: дети во дворах, тяжёлый труд, воскресные семейные обеды, рынки, поцелуи на улице. Подлинные фрагменты жизни, которые сейчас особенно ценны, поскольку являются той самой достоверной исторической правдой. Будучи репортажным фотографом, Шарбонье снимал не только Францию, он объездил весь мир, фиксируя быт людей, бесконечно важную для него повседневность.
Некоторые его репортажи в наши дни воспринимаются как настоящее откровение. В своих снимках Жан-Филипп запечатлел две стороны жизни, две реальности. Его репортаж из психиатрической больницы, снятый в 50-х годах, только спустя более полувека был выставлен и показан полностью. Контраст этих снимков с простой жизнью, которую фиксировал фотограф, невозможно воспринимать без рвущей сердце боли и безграничного сочувствия.
Аутсайдер в среде послевоенных фотографов Франции, не мысля категориями успеха и славы, он не стремился запечатлеть значимые исторические события. Большую часть жизни Шарбонье проработал в одном издании. В родной стране состоялось всего две крупные персональные выставки. Переосмысление его творческого багажа происходит в наши дни. Сегодня работы Жана-Филиппа Шарбонье – уникальный, бесценный слепок эпохи.
Его стиль работы был отличен тем, что Шарбонье никогда не играл в «скрытую камеру». Он всегда оставался видимым, старался встретиться глазами с теми, кого снимал. Недаром одна из его выставок так и называется: «Мне кажется, мы уже встречались». Детей на фото он смешил, гримасничая, со взрослыми – вступал в разговор. Ему был интересен человек, его заботило всё, что с ним происходило.
- Я делаю снимки, которые когда-нибудь станут историческими, - провидчески говорил Шарбонье. – Фотография для меня – средство видеть, будучи невидимым. Камера – одновременно увеличительное стекло и щит, который закрывает меня от смерти и ужаса.
Как выглядит смерть «крупным планом» фотографу пришлось узнать лично. Его первый отснятый репортаж – публичная казнь сотрудника нацистов в городе Вьен перед толпой в пять тысяч человек в октябре 1944 года (репортаж «Казнь коллаборациониста»).
- Это было безумие. Я смотрел и этот парень стоял передо мной. Через три минуты он будет мёртв. Он не был крупным шпионом, работал в качестве секретаря немецкой организации, - рассказал Шарбонье в автобиографии «Фотограф говорит с вами». – Это было ужасно. Моя Leica находилась в пятидесяти метрах от осуждённого.
Испытывая отвращение, бессилие и злость, Шарбонье поклялся больше никогда в жизни не снимать убийство человека, каким бы целям оно не служило.
Он обратился к жизни, стал «праздновать жизнь». Шахтёры северной Франции, работа полевого врача, аптекаря, нотариуса, будни бретонских рыбаков, рождение ребенка, выпускной бал, свидание молодой пары. С 1942 по 1984 год Жан-Филипп Шарбонье работает фотографом в журнале «Réalités».
Своими фотографиями Шарбонье показывает, как после зверств войны меняется мир. Как к людям возвращается оптимизм, на лицах появляются улыбки. Он фиксировал, как рост благосостояния страны приводит к исчезновению мира крестьян-фермеров – «маленьких людей» довоенного времени, появление нового класса горожан – обеспеченных и образованных, у которых нет больше нужды выживать, которые стремятся к новым удовольствиям, открывая для себя «другую» жизнь.
Его репортаж «Между двумя мирами» взорвал французское общество в 1954-м году. Серия снимков вышла на десяти журнальных страницах и вместе с текстом автора французской психологической прозы Эрве Базена, разоблачила зверства и страдания, которым подвергались пациенты психиатрических клиник. Он показал ужасные условия, в которых выживают больные. Как их привязывают к горшкам, запирают, словно животных в бетонных клетках, набитых соломой, как они проводят сутки напролёт в смирительных рубашках. После такой откровенной публикации и возмущённой реакции общества сфера психиатрии страны была вынуждена измениться. Этот репортаж оказался спасительным для тысяч людей, которые попали в застенки «жёлтого дома».
Чтобы осуществить свою задумку фотографу пришлось почти шесть месяцев находиться в разных психиатрических клиниках Франции.
- Фотографии безумия – это слишком легко, - скажет он, спустя тридцать лет в одном своём интервью. – Сумасшедшие всегда фотогеничны.
Жестокой системе необходим был импульс для трансформации и им стал репортаж Шарбонье. У самого фотографа от пребывания в клинике остались очень тяжёлые воспоминания:
- Идущие под конвоем, словно они Аль Капоне, люди, у которых когда-то были отец, мать, жена, дети. Женщины от двенадцати до семидесяти с бессмысленным взглядом. Их моют, одевают, накачивают таблетками. Их душераздирающие улыбчивое: «здравствуйте, сэр, здравствуйте сэр, здравствуйте, сэр...».
Меня оставили в камере с человеком, которого из-за буйности не могли отпустить к остальным. Он сосредоточенно рисовал углём и мелом лица из журналов, огромные циферблаты часов, животных. Я попытался с ним заговорить и моё присутствие его вообще не удивило.
Я снял совершенно беспомощные фотографии отсталых детишек. Из детского павильона они переходят во взрослый, потом стариковский, замкнувшись в своём цикле. Безумцы умирают очень старыми, не задумывались никогда? Может они думают, что жизнь – это что-то другое?
Сочувствие – сердце его творчества, – так сказал о Шарбонье куратор одной из его выставок Эммануэль Де Л'Экотайс:
- Мужчина, женщина, ребёнок – не важно. Глубоко уважая каждого, он всегда даёт знать о себе, прежде, чем сделает фото. Даже снимая на улице толпу, окрикивает людей, чтобы те знали о его намерении. Он одинаково учтив, фотографируя угольщика, рыбака, известного кутюрье и моделей на показе.
В качестве репортёра журнала «Réalités» Шарбонье много путешествовал по миру. Он снимал в Северной Африке, Бразилии, Китае, Монголии, где был первым западным фотографом, получившим лицензию на работу. Он делал репортажи из Москвы, Кувейта, где снял одну из своих знаковых фотографий – женщина в чадре, несущая швейную машинку на голове. Ему довелось побывать в Габоне, снять запоминающийся репортаж на Аляске, работать в Японии, США, Канаде, на Ближнем Востоке.
- Хороший жизненный снимок получается после нескольких поездок, - говорил он. – Когда исчезает налёт экзотики, фольклоризма, когда проступает человеческая сущность, а всё остальное уходит на задний план.
Такие фотографии «простой жизни» Шарбонье и привозил из многочисленных путешествий. В 1975 году он ушёл из журнала и стал фрилансером. Продолжил по-прежнему снимать жизнь парижан, главным образом в квартале Маре, в котором жил сам. Это был его фотографический монолог о том, что происходит вокруг, как меняются люди, окружающий мир.
Когда телевидение стало вытеснять глянцевые журналы, Шарбонье обратился к коммерческой фотографии. Он много снимал для индустрии моды, например, закулисье показов Пьера Кардена, модного Дома Кристин Диор. Его постановки – это художественное видение моды, с загадочными силуэтами, полутенями, нестандартными образами.
В 1983 году Шарбонье был награждён медалью Вермей за свои фотографии Парижа. В 1996 году получил гран-при как фотограф городской жизни. Какое-то время он преподавал фотографию в Париже в Высшей школе графических искусств.
Его интерес к простоте – уникальная черта характера самого Шарбонье. Фотограф был выходцем из знатного рода. Его мать Аннет Вайн – была писательницей, дочерью одного из основателей популярного французского журнала «Ревью Бланш», отец – Пьер Шарбонье – известный художник. Жан-Филипп лично знал Пикассо, Жана Кокто, Эрика Сати, Жака-Анри Лартига, которые входили в круг друзей семьи. Он изучал философию, немецкий язык в лицее Парижа. Свой первый фотоаппарат получил от отца, который посоветовал ему стать фотографом. Шарбонье так и поступил. Он бросил учёбу и всю жизнь посвятил фотографии.
Фотографа не стало 28 мая 2004 года, он скончался в Грасе в возрасте 82 лет.
- Мне потребовалось тридцать лет и много боли, чтобы открыть правду, о которой всегда говорил Анри Картье-Брессон, - сказал он. – Нужно использовать только одну камеру, которая совпадает с вашим углом зрения. Остальное – трюки. Сила фотографа в глубине и скорости его взгляда. Он словно замораживает объект. Всё бессмысленно, если фотограф не знает, как войти или быть втянутым в это «магнитное поле» реальности.
